Ей снился сон. Она в школьном платье. Мама ведет ее за руку, кажется, в первый класс. В руке у Алинки большой красивый букет астр. Астры крупные — желтые, розовые, белые. Пушистые и ароматные. Алинка то и дело утыкается носом во влажные лепестки и смеется. На душе у нее радостно, как у птицы во время полета. Она не знала, как чувствует себя птица, но ей казалось, что именно так. На голове — огромный бант. Он тоже чем-то похож на астру. Бабочка-крапивница долго вьется над ее головой и наконец, обманутая, садится на тонкую гипюровую ткань.
— Смотрите! Смотрите! — кричат идущие рядом детишки и показывают пухленькими пальчиками ей на голову.
— Счастливой будешь, — ласково говорит ей мама. Алинка боится пошевелить головой и идет неестественно прямо, словно индианка, несущая на голове кувшин, наполненный родниковой водой. Она не хочет спугнуть свое счастье. А дети завистливо и недоверчиво смотрят на ее бант и показывают пальчиками, дергая за рукава родителей.
— И я хочу-у, — канючит одна худышка в толстых роговых очках. Потом Алинка узнает, что эту худышку зовут Леной. Заилова со временем превратится в красавицу, снимет очки и станет ее лучшей подругой.
Мама ведет Алинку в школу, а заводит почему-то в большой зеркальный дворец. Зеркала кругом — и снизу, и сверху, и по сторонам. Зеркал так много, что Алинка уже перестает понимать, где же она на самом деле, а где ее отражение. И в каждом зеркале — она совершенно иная. И нет уже той малышки с большим белым бантом на голове и растерянной бабочкой-крапивницей в кружевном гипюре.
— Ма-ама-а! Ма-амо-очка-а! — зовет Алинка. Но мамы нет, и ей приходится самой искать выход. Она мечется по дворцу, кругом двери, двери, двери. Все заперты, а те, что не заперты, уводят в тупик. Алинка собирается заплакать, но вдруг кто-то берет ее за руку. Свет гаснет, но тот, кто держит ее за руку, идет уверенно и властно ведет ее за собой. И где-то вдалеке Алинка неожиданно для себя обнаруживает просвет. Она понимает, что это и есть выход. Теперь она может идти сама, и тот, кто вел ее до сих пор, не неволит ее. Он отпускает руку, и Алинка с радостным трепетом в груди бежит к свету. Свет все ближе и все ярче. Сначала он приносит ей чувство благодати, но чем ближе и ярче, тем больнее и невыносимее смотреть на него.
Алинка знает, что выход там. Она зажмуривает глаза и, словно в пламя, бросается в этот свет.
Еще горячее и сильнее клокочет в ее груди сердечко. То ли от страха, то ли от другого необъяснимого чувства ее бросает в дрожь. Сильное возбуждение и напряжение каждой клеточки мощным потоком подхватывает ее тело. Она открывает глаза и чувствует чье-то дыхание. «Витька!» — шепчет Алина и видит перед собой его нежный взор. Полуоткрытые губы ждут ее поцелуя, и желание, затаившееся в его глазах, словно подстегивает: не робей, он твой, он рядом и ждет тебя. Алинка осторожно, одними подушечками пальцев ощупывает его грудь, плечи, шею… Вот оно — самое желанное мгновение в ее жизни!
Но вдруг неимоверная сила вырывает ее из безумного очарования. Сердце перестает биться и проваливается в бездонную прорву ужаса. Ей страшно. Как зверь, она вдруг ощущает невидимую опасность и молниеносно открывает глаза…
Ничего необычного. Вначале Алинка, не поднимаясь, одними глазами озирается по сторонам. Попутчик наверху уже не спит. Он ворочается с боку на бок, скрипит диваном, вздыхает. Потом присаживается, и до Алинкиного слуха доносится какое-то шуршание. Попутчик разворачивает пакет. Целлофан похрустывает, словно кто-то идет по щебенке.
Сердце Алинки все еще колотится, но уже не так бешено, как во сне. Она пытается улыбнуться. Наверное, сказываются долгие месяцы напряженного труда. Диета, стрессы, мотание по свету. Конечно же, ей просто необходим отдых, иначе она долго не протянет. Постепенно в душу приходит успокоение. Алинка присела на диван и выглянула за окно. Мерное постукивание колес убаюкивает ее растревоженное сердце, успокаивает нервы.
Красивые домики с красной и белой черепицей утопают в пышных фруктовых садах. Еще далеко не вечер, но на грани неба и зеленых крон висит тонкий прозрачный серпик месяца. Уже осень, богатая на дары, но все же тревожащая предзимней смутой. Пора, когда природа так мощна и благоуханна, что невольно начинаешь осознавать ее скорую кончину.
Поезд резко затормозил с визгом и оглушающим грохотом. Алинка чуть не упала с полки. Она ухватилась руками за столик и грудью болезненно уткнулась в алюминиевую окантовку.
С верхней полки упал пакет. Алинка наклонилась к нему, чтобы поднять и подать попутчику, но тот едва ли не на голову ей спрыгнул вниз. Да так резво, что напугал растерявшуюся девушку.
— Простите, — сказала она по-русски.
Он поднял на нее глаза и удивленно пробормотал:
— Вы из России? Как интересно… — Он уже поднял упавший пакет, и по контурам обернутого в газету предмета Алинка догадалась, что там пистолет. Какой именно, она не могла бы определить, но в том, что это был пистолет, она не сомневалась.
Смутная тревога вновь прокралась в ее сердце, но годы воспитания в английской школе и месяцы, проведенные перед фотообъективами и на подиумах, выработали в ней привычку скрывать свои чувства. «Соберись», — приказала она себе и лучезарно улыбнулась:
— Да, я из России, но, к сожалению, давно там не была. — Она пыталась убедить себя, что ничего страшного нет в предмете, упакованном в целлофан. Может, это игрушка для внука.
— А вы? — спросила она, пряча за неизменной доброжелательной улыбкой глубокое волнение.