Открой свое сердце - Страница 111

111

— Но почему вы так уверены, что это ваш сын?

— Все просто, каждый раз, когда я слышу его голос, я через некоторое время встречаю и его самого. Однажды он прикинулся полицейским. Это было в самый первый раз, именно в Лиссабоне. Он надел мне на руки тонкие впивающиеся в кожу наручники и поволок в участок! Он сделал вид, что не знает русского языка, а в удостоверении, которое он показал мне, значилось имя Сано Клярк. Сано, а? Хорош? Я его так и звал в детстве. Вернее, почти так — Санек. Хоть бы подумал, прежде чем подставлять себя. — Старик держал сигарету у рта и не сделал пока ни одной затяжки. Дымок тонкой струйкой вился и улетал в чрево жужжащего кондиционера.

— А потом? — Алинка сделала вид, что верит ему. Она тянула время и надеялась на Бога. Все должно разрешиться само собой. Главное — доехать до конечной станции целой и невредимой.

— А потом он прикинулся стоматологом. И хотел засандалить мне чертову дозу снотворного прямо в челюсть. У него были рыжие волосы и усы, которые он подкручивал пальцами. Он даже голос изменил. Но я узнал его и тогда! Я узнал его и сам засандалил ему тот злополучный укол, который он приготовил для меня.

— И что? — изумилась Алинка, не зная, верить ему или не стоит.

— Ничего. Он положил шприц на поднос и зачем-то отвернулся. Я же схватил этот шприц — и ему в зад. Он заорал не своим голосом. И я понял, что не ошибся, точно так же, только потоньше, он орал в кроватке, когда был маленьким. Я схватил его за волосы, и точно — парик. А под париком — лысина. Представляете, он побрился догола.

Алинка не выдержала. Она расхохоталась так громко, что даже сам мсье Ливанов забыл всю серьезность предстоящего дела. Они смеялись над незадачливым стоматологом, а старик еще раз повторял эту историю сызнова.

— Теперь он был поумнее. И имя его было уже Шарль. Но ведь подумай, далеко ли — Шура и Шарль? А? Нет у него фантазии. Если бы я придумал, так уж придумал бы, никто и никогда бы не догадался. А он — дурак…

— И чем же закончилась ваша эпопея со стоматологом?

— Меня повязали и увезли…

— В полицию?

— В лечебницу. Я знал, что мне предстоит уничтожить своего сына, а потому запасся справочкой. Вот она, — при этих словах старик вынул бумажку, подтверждающую, что он психически нездоров. — Я ношу ее всегда в нагрудном кармане, и самое большее, что мне грозит, — это принудительное лечение, а потом снова свобода. Он будет в могиле, а я — на свободе.

Постепенно Алина перестала смеяться. То, что этот человек болен, вне сомнения. Но как же он опасен, если так долго носит в себе жажду мести. И неужели действительно все эти люди имеют хоть какое-нибудь отношение к его сыну? А может, он прав?

— А в Венгрии… Что делает ваш сын в Венгрии? — спросила Алинка и напряглась всем своим существом. Ей стало не до смеха. Этот старик видит своего сына в полицейских, врачах, шоферах. Кто же на сей раз?

— А в Венгрии он имеет частную практику психотерапевта. Мне рекомендовали его как хорошего специалиста. Просто так рекомендовали, без всякой надобности. Одна мадам в автобусе. Она сама наступила мне на ногу, а потом пристала с извинениями. Что бы вы делали в таком случае?

Алина пожала плечами. Страшный демон сидел в Аркадии Ливанове и парализовал его психику, заставляя в каждом человеке видеть потенциального противника, агента собственного сына, которого, может, уже и нет в живых. Его терзали кошмары, постепенно сводя с ума и направляя все его жизненные потенции на реализацию бессмысленного стремления к акту возмездия.

— И я сделал то же самое. Я послал ее подальше на ломаном венгерском. Она спросила меня, не иностранец ли я, и посмотрела на меня так, словно раньше уже знала о моем существовании. А потом порекомендовала ЕГО. И вот корень зла, корень всех моих бед найден. Он живет здесь и обречен на смерть! — Болезненное недоверие возникло в его глазах. — Мне не нужен суд, его есть за что судить, но кто я такой? — спросил он и тут же сам себе ответил: — Никто. Пешка со справкой в кармане. Меня могут упечь в госпиталь в любой момент, и я упущу время, а он снова исчезнет. Я должен посмотреть ему в глаза и убить его. Не просто убить, а так, чтобы он почувствовал, как я его ненавижу. Чтобы он понял, что такое непреодолимый страх — унизительный, безвольный, медленный страх умирания. Я не застрелю его сразу, я буду смотреть ему в глаза, превращая его последние секунды в настоящий ад. — Старик говорил тихо, снижая тембр голоса и громкость звуков до низкого жуткого хрипа.

— Да вы просто псих, — сорвалось с Алинкиных губ, и она тут же, испугавшись нечаянно оброненной фразы, прикрыла рот влажной ладошкой.

Старик повернулся к ней и неожиданно широко улыбнулся.

— Псих? Да, — почти с гордостью ответил он, — псих. Я же показывал вам справку. Неужели вы сомневаетесь в ней? Там все подлинно — и печати, и подписи. Я — безумец! Да, да, да! Только безумец, как я, может на протяжении тридцати с лишним лет вынашивать идею убить собственного сына. А может… — Он запнулся и посмотрел на Алинку, словно искал в ее глазах ответ на неразрешимый вопрос. — Может, и правда — псих? Надеюсь, вы будете благоразумны, — он подался к ней, — полиция вам не поможет, уверяю вас. А впрочем, я вам верю. У меня нет оснований не верить вам. Что вам до моего сына, правда?

Весь последующий час они ехали молча. Алинка мучилась неотступной мыслью, бывают же разные невероятные совпадения. А что, если врач-психотерапевт, которого старик принимает за собственного сына, и есть… Нет, не может быть! Она бросала короткие торопливые взгляды в сторону старика. Тот мирно дремал под стук колес, и мир ему виделся сквозь прикрытые веки, как в тумане. Каждый день он жил, словно в кошмарном сне, терзаемый болью унижения, и вот скоро этому кошмару наступит конец.

111