Мама болела и, судя по всему, жить ей осталось считанные дни.
Домой идти не хотелось. Вот так бы стояла и стояла, глядя на теплые взбитые пуховички легких облачков. Облака были снизу подсвечены персиковым оттенком вечереющего солнца. По телевизору показывали какой-то фильм, и двор был практически пуст. Только в дальнем углу на обшарпанной скамейке сидели несколько подростков и, фальшиво бренча на гитаре, завывали какой-то мотивчик, отдаленно похожий на битловский хит. Алинка поморщилась от неудобоваримого диссонанса. По коже ее пробежали мурашки. Она очень чувствительно относилась к звукам. Никакой природный звук не мог вывести ее из себя, но вот эти корежащие и выворачивающие нутро аккорды доводили ее до исступления.
— Привет! — крикнул один из ее мучителей и радостно взмахнул рукой.
Алинка кивнула, слегка удивленная таким вниманием. Обычно она не общалась с ребятами во дворе. У нее есть давняя, привычная уже, как старый шарф, в который удобно завернуться в холодную погоду, и который так просто забыть в тепле, подруга. Не так, чтобы ах какая, но вот уже восемь лет они делятся друг с дружкой разными девичьими тайнами.
Ленка Заилова неплохая в принципе девчонка, но что-то в последнее время в их отношениях расстроилось.
Заилова рассказывала о своих мальчиках. Она хороша была — просто прелесть. Алинка, когда смотрела на нее, всегда по-хорошему завидовала. «Мне бы такую внешность, — мечтательно вздыхала она в подушку. — Носик аккуратненький, губки бантиком, ямочки на щеках… Мне бы такую… Я бы тогда от Витьки и прятаться не стала. А так — смотреть противно. Рот до ушей, родинки через всю щеку. Фу! Конечно, он на меня и не посмотрит».
Алинка оглянулась на свое отражение в стекле подъездной двери. Фигурка вроде бы ничего, вот только попка, кажется, тяжеловата. «О-о, Бо-оже!» — едва не застонала она и отвернулась от своего отражения.
Единственное, что ей нравилось в себе, так это глаза. Их даже подводить не надо, и ресницы красить не приходится. Вон девчонки в классе замучились в поисках туши. Наша-то везде лежит. Бери, покупай, но она то осыпается, то течет, то глаза раздражает. А французская стоит ужас каких денег, и ко всему прочему ее не достать нигде.
Может, за эти глаза ее Антошка и любит. Алинка улыбнулась, славный мальчик Антошка. И ухаживает славно. Цветочки носит. Вот вчера, например, пока ее дома не было, принес целый букет. Тонкие, почти прозрачные фиолетовые колокольчики нежными звездочками умиляли глаз среди больших ромашек. А в центре — высокая веточка какой-то травки, похожая на елочную, но гораздо мягче и шелковистей. Букетик торчал в дверной ручке и сверху, над букетиком была прикноплена записка. Всего три буковки: ЮЮЯ.
Алинка улыбнулась. ЮЮ — обозначало «люблю», а Я — только то, что это он, то есть Антошка. А Алинка и так бы ни с кем его не спутала. Ну кто еще может дарить такой дурнушке цветы?
Алинка поспешила домой. На душе у нее стало легко и радостно. Огорчение от того, что скоро начнется учебный год, Витька уедет, и у нее даже не будет надежды хоть издали, сквозь занавески своего окна посмотреть на его ладно скроенную фигуру, улетучилось.
Хотя, чего печалиться, что Бог ни делает, все к лучшему. Зато у нее будет возможность привыкнуть к мысли, что его здесь нет, и не нужно будет напрягаться всем телом, вслушиваясь в каждый шорох, каждый шаг по ступенькам, в попытке различить, кому он принадлежит. Не Витьке ли? Она сможет расслабиться, заняться своими делами. Сможет посвятить себя музыке, занятиям в школе, больной маме. И будет спокойно ждать ближайших каникул. Одно страшно, а вдруг он там, вдалеке, встретит девушку, влюбится, женится. Алинка по-прежнему не знала, как живет ее любимый. Какой у него круг интересов, с кем общается. Она жутко ревновала его ко всем сплетням вокруг него, но ни разу не видела его с женщиной.
Трагедия с Нонной и слухи о том, что ребенок Нонны — его ребенок, конечно же, достигли ее ушей. В первую очередь ей сообщила об этом Заилова.
— Знаешь, — сказала она через несколько дней после случившегося, просматривая некролог на последней странице местной газеты, — а Витька-то этот…
— Какой Витька? — сделала удивленные глаза и, простодушно покачивая головой, уточнила Алина.
— Сосед твой, чего прикидываешься? А то не понимаешь, о ком речь!
— Ну, мало ли, вдруг ты еще о ком. У тебя ведь знакомых не сосчитать. Что же я, по-твоему, должна сразу догадываться, о ком речь?
— Ну ладно, уточняю: твой сосед. — Алинка заметила, как раздражена Заилова, но промолчала. — Он меня в кафе приглашал.
— В кафе? Когда это? — недоверчиво покосилась Алина на Заю и, чтобы скрыть смущение от чрезмерной заинтересованности, наклонилась к туфельке, якобы ремешок поправить.
— А вот тогда, когда ты у Антона день рождения допоздна справляла. — Торжествующий взгляд Заиловой был полон гордости за себя и высокомерной надменности к этой глупенькой простушке, которая до сих пор ни с одним мальчиком не дружила. Один очкарик Антон за ней ухлестывает, да и то она кукожится.
Алинка встрепенулась, подняла растревоженный взгляд на подругу и поинтересовалась, понизив голос:
— А что же ты тогда все врешь? А?
— Что я вру? — Лена обалдело повела плечами. — Ну скажи, когда это я тебе врала?
— Ты в тот раз говорила, что тебя Бизон пригласил к себе, потому, мол, ты и не смогла у Антошки остаться.
— Да, пригласил, я и не отрицаю. Но потом я его с этой мымрой из 8-го «Б» увидела. Они в подъезде взасос… Представляешь, а? — Заилова готова была вскипеть от негодования. — Вот я и не пошла с ним. А с какого, скажи, перепугу? Он будет всех подряд целовать, а меня в гости звать, так, что ли? У меня что, совсем гордости нет, а?